Валерий Попов об эмигрантской обиде.
О претензиях вдовы Довлатова:
"Но я вынужден сам трактовать этот конфликт… вот меня спрашивают, я должен отвечать. Я думаю, что, может быть, это эмигрантская обида на то, что я слишком хорошо описываю 70-е годы в России, когда, там, Брежнев по 6 часов говорил речи, но нас это настолько не колыхало, а настолько действительно была интенсивная и большая работа и такое обилие шикарных писателей: тогда были и Битов, и Искандер, и Голявкин, и Горбовский, и Кустов. Это была эпоха расцвета литературы. И на Довлатова это важнейшее значение оказало. Вот почему говорить, что это была тюрьма беспросветная, и ничего не происходило, и что Довлатов спасся только тем, что уехал… Вот это, видимо, эмигрантская все-таки такая боль: им не хочется думать, что здесь можно было жить, им хочется думать, что здесь жить было нельзя и надо было спасаться, и они правы, что уехали. Вот, может быть, эта обида, когда оставшиеся люди не погибли. Им кажется, что… должны были люди погибнуть, а мы еще живем, да еще и пишем книги про тех, кто уехал. Им это кажется, наверно, нахальством. Вот, может быть, такая позиция моя терпимости такой к жизни во всех формах. Я почему не уехал? Потому что было очень интересно в то время, понимаете? И я понимал интуитивно, что в Америке будет жестче и не мягче. Я пишу в книге, что когда я (неразборчиво) Довлатова, у меня не было ощущения такого вот какого-то восторга. То есть, я понимал, что там, что здесь 10 лет пройдет, прежде чем писатель станет писателем. Какая разница: там мучиться, здесь мучиться? Все равно. А здесь мама и так далее. Поэтому вот не было такой принципиальной разницы, где пробиваться. Ну, я пишу, что Довлатов сделал совершенно правильно, что уехал, потому что здесь была большая группа гениев, и он бы, как говорится, долго был бы в длинном списке, как сейчас говорят. А в короткий список он вообще мог бы 20 лет не попасть. А там он стал первым парнем на деревне сразу. Он через несчастья как-то все это делал, он делал все через кровь, через побои, через кутузку он все это сделал, но, тем не менее, он это выслужил и стал первым парнем на деревне. И в Америке действительно, там все эмигранты, все кандидаты наук, пишущие в стенгазеты стишки, они там хлынули, и вот он мог там зануть среди... Но он умно сделал паузу, стал популярным журналистом, популярную газету выпустил и потом уже стал заметен, и его книги, и то они вот долго там притирались, потому что, как вы знаете, он был объявлен то чекистом, то оскорблял расы целые. То есть его там топтали тоже не менее сильно. Поэтому его скачок в Америку, конечно, был подвигом и победой, но победой ценой жизни".
Придуманная Америка:
"Все думали о том, что на Западе счастье, что там настоящее, да? И в том числе почему-то думали, что там русских безумно любят, вот они нас ждут, и Америка, которую мы потеряли. Но эта Америка была создана нашим психозом, эйфорией. Мы думали, что вот наша страна, вот там нас оценят, полюбят. И то, что Довлатов как бы единственное, может быть, оправдание эмиграции… что, ну, кто-то там купил машину, кто-то разбогател, кто-то там просто внуков отдал в колледж, кто-то там вылечил свою болезнь – много об этом говорится. Но то, что вот единственное оправдание эмиграции в высшем смысле художественном вот из этой волны – это Довлатов. Он как бы бог вот всех эмигрантов. Ну вот из-за чего вы уехали,? Стоило уезжать? А как, чего стоило? А вот Довлатов… вот стоило, значит, уезжать. Он как бы смысл эмиграции, Довлатов. Вот. Поэтому когда его пытаются пристегнуть, как я, к Ленинграду, да? Советский писатель, где он действительно очень много имел связей… они, наверное, ревнуют. Нет, ты что, он не советский, он наш, эмигрантский. Вот поэтому, видимо, такая драка и произошла. Потому что они говорят: «Какой же он советский?» Ну, а в Америке, там читали столько, сколько мы читали? Конечно, он ленинградский. Как мне один эмигрант, - не буду называть имени, - он говорит: «А у меня сын прочел «Войну и мир». Потом говорит: «За тысячу долларов, я ему тысячу долларов пообещал» (смеется) Ну, конечно же, это не тот котел, где варится русская литература великолепная. Вот поэтому он, конечно, ленинградский. И Бродский ленинградский, он тоже здесь вот в эту гущу попал, когда мы цитировали Пруста целыми страницами, Олешу читали вообще, как учебник. Вот этот сгусток ленинградский, конечно, не все хотят про это слышать, что это ленинградская школа. Вот. Так что поэтому Довлатова, ну, и, видимо, любого такого светлого гения люди хотят видеть только своим.
http://echo.msk.ru/programs/time/735120-echo/#element-text
И это вот добавлю, потому что звучит актуально:
"Например, про армию называется «Писать надо так, чтобы помнила ВОХРа» – это слова Довлатова. То есть, он вдруг понял, что вот эта снобистская компания, в которой он вращался в Питере, ей, во-первых, и не угодишь, они на все брюзжат, а во-вторых, угождать ей не надо. Это бесплодная тусовка, понимаете? Они друг друга будут все время подсиживать, искать мотивы Кафки, там, для диссертаций и так далее. Как, например, я какую-то диссертацию… Довлатов и какой-то драматург 14-го века сравнивается. А вот тут он увидел живые глаза среди охранников, среди зеков. Он понял, что вот душа-то здесь как раз живая. Писать надо так, чтобы помнила ВОХРа, а не снобы. Вот это важнейший этап его жизни".
