О русском самозванчестве написано довольно много. К примеру, К. Чистов исследовал связь самозванчества с бытовавшими в народе утопическими легендами[1], Б. Успенский обратил внимание связь этого явления с семиотикой русской жизни[2] и его собственную семиотическую организацию, А. Панченко[3] дал всестороннюю характеристику самозванчества на примере биографии Лжедмитрия I и показал его закономерность, как результата кризиса средневекового общества в России. Но самозванцы были не только спонтанным порождением времени, это была вдобавок социальная технология, которая применялась определенными общественными группировками. На примере баз данных наиболее известных самозванцев XVII и XVIII вв. можно оценить, кто стоял за самозванцами и увидеть, какова была динамика этого явления
Из 40 случаев самозванчества, которые я собрал, казаки создали не менее 18, еще в нескольких они участвовали, как «воспреемники» новорожденного самозванца. Первый казацкий самозванец появился уже в 1606 году, это был некий Илья (Илейка) из Мурома, бежавший к терским казакам. Количество последующих «лже-», появившихся все в той же среде казачества, говорит о том, что казаки идею поняли, как удобный способ сплочения в государстве, где принадлежность к царскому роду означает высший авторитет, и обкатывали ее в тот период снова и снова.
Итак это была идея, как казаки могут оказывать на власть прямое влияние.
Потому самозванчество проявилось также в три периодам, когда казаки боролись за государственную власть – в Смуту, при Разине и при Пугачеве, но проявилось по-разному.
При Разине и в период вокруг этого восстания самозванцев оказалось мало. В чем тут может быть дело? Может, в наличии самозванческого материала?
Ведь хотя появление самозванца можно поддержать, можно в него поверить, но такой материал обязательно должен наличествовать, должны быть спонтанные случаи самозванства.
Посмотрим на динамику появления русских самозванцев по 25-летним периодам и сравним ее с солнечной активностью (не 11-летними циклами, но с долговоременными изменениями).
Так вот, период Смуты был временем спонтанного самозванства, и таким же был период вокруг появления Пугачева (а тут еще не учтены случаи самозванства, связанные с Иваном Антоновичем).
А вот разинское восстание протекало на фоне явного спада самозванства. И самозванство в этом восстаниии имело очень маленькое значение. И, хотя и после Разина на Дону и Днепре было немало недовольных казаков, но интереса к самозванцам они не проявили.
С. Соловьев рассказывает о появлении ЛжеСимеона у казаков: «В начале зимы гетман Самойлович дал знать, что в Запороги приехал человек — хорош и тонок, долголиц, не чермен и не рус, немного смугловат, по лицу трудно сказать лета, козаки угадывали, что лет пятнадцать, молчалив, два знамени у него: на знаменах написаны орлы и сабли кривые, с ним восемь человек донской породы, надет на нем кафтан зеленый, лисицами подшит, а под исподом кафтанец червчатый китайковый, называется царевичем Симеоном Алексеевичем: вож его, козак Миюской, говорил судье запорожскому, будто у этого царевича на правом плече и на руке есть знамя видением царского венца. Когда узнали в Запорожье, что Серко приближается, то царевич, распустив знамена, почтил Серка встречею”.
Серко изобразил радость, почтение, но использовал самозванца для своей политической игры, а потом выдал его Москве.
Зато полностью использовал эту уловку Емельян Пугачев – царское имя, царские знаки, историю бегства и даже переименование своих приближенных в известных царских сановников.
Получается, что не только желание применить «технологию» имеет значение, но спонтанный настрой.
А вот он оказался велик лишь в два удаленных друг от друга периода, и оба они были связаны с заметными подъемами солнечной активности.
Отметим также, что немногочисленные случаи вмешательства поляков в этот процесс тоже относятся к этим двум периодам. Когда он закончился, то заготовленный про запас самозванец Ивашка I (Ян Фаустин Люба) оказался ни к чему.
[1] Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVII–XIX вв. М., 1967. С. 27–29.
[2] Успенский Б.А. Царь и самозванец // Художественный язык средневековья. М., 1982. С. 201.
